Форум
МЕТАФОРЫ. ТИЛЬ И ЕГО ОРГАНОЛЕПТИЧЕСКИЕ НАБЛЮДЕНИЯ
потому что по всему его телу пронеслась лёгкая волна тоненькой боли, стальной змейкой юркнув куда-то под рёбра (с)
чувствовал, как по рёбрам ползают змеи из колючей проволоки (с)
молчал и проглатывал шипастых стальных змей (с)
Змей, изготовленных из неподходящих для изготовления змей материалов, Автор любит не меньше, чем лаву, это всем присутствующим, кажется, должно быть уже понятно. Не хочется повторяться насчёт метафор из области альтернативной реальности. А хочется вот чего – если цельнометаллические змеи ползают по рёбрам персонажа не просто так, а с целью продемонстрировать читателю, что надвигается сердечный приступ, Автору следовало бы попытаться выяснить у более опытных людей, как он, приступ, протекает и какие непередаваемые ощущения испытывает при этом больной. Ваш покорный слуга может уверить вас с полной ответственностью, что никаких шипастых змей при этом внутрь не употребляют, а употребляют банальный валидол, да и его не глотают, а тупо сосут.
Если же неудобосказуемые рептилии освоили грудную клетку и нижние дыхательные пути героя (каким, кстати, образом, выползая у него ИЗ СЕРДЦА, они попадали ему же В ТРАХЕЮ, может мне кто-нибудь объяснить?) исключительно для того, чтобы всем было понятно, как ему, герою, паршиво и как Автор ему сочувствует, то способ выбран крайне неудачный. Объясню, почему. Как, допустим, визуальный образ, оно, возможно, и неплохо. Хотя, на мой вкус, скажем так, немного слишком пафосно, но неплохо, ладно. Костяк, оплетённый змеями, да ещё из колючей проволоки (правда, проволока тонковата по сравнению со змеями, но искусный рисовальщик, наверное, смог бы решить эту задачу) – прекрасно, прекрасно, адепты некроэстетики будут рыдать от счастья. Но. Мы-то тут, прошу заметить, не рисуем, а пишем. Образы в живописи и графике – немножко одно, а в литературе – немножко совсем другое. Тем более, соратники, в данном случае мы, вроде, имеем дело с ярковыраженным реализмом. В другом каком стиле, оно конечно – не то что змеи по рёбрам могут ползать, но и сколопендры из ноздрей, пожалуй, полезут. В реализме – нет, не может быть такого. Автор же не хотел сказать, что героем, вследствие приёма транквилизаторов, овладел галлюцинаторный бред?.. Если не хотел, то следовало оставить Очень Красивых Змей до других времён – скажем, до тех, когда он решит овладеть иным литературным методом или попробовать себя в изобразительном искусстве.
И ещё добавлю, в качестве сугубого ИМХО (хоть и люто ненавижу эту аббревиатуру – если интересно, как-нибудь объясню, за что) – вот что хотите со мной делайте, но змеи эти попросту безвкусны. Вот безвкусны же, и всё. Преувеличенно, пафосно, громоздко, ни о чём.
Что же до «волны тоненькой боли», которая «пронеслась по всему его телу», а потом «стальной змейкой юркнула куда-то под рёбра» - это вот что такое было, не поясните? Может, кто-нибудь понял, что имелось в виду? Начало эпилептического припадка, возможно? Если последнее – ничего не скажу, не пробовал. Но, как бы там ни было, герой, кажется, не страдает эпилепсией. А если что-то другое, то ЧТО это, ради всего святого? Головная боль, например, либо стучит, либо давит, либо опоясывает. Причём всё это происходит в районе головы, что характерно. Зубная – сверлит, с большей или меньшей интенсивностью. Боль в печени – сосёт и тянет. Сердечная – тоже тянет, а потом бьёт с ноги под дыхалку (в случае того самого приступа), и нога эта очень большого размера. ЧТО должно болеть у человека, чтобы какие-то тоненькие волны бегали по всему телу с отдачей в подреберье?..
Мне, конечно, скажут – нечего придираться к словам, когда человеку плохо, а Автор исполнен гуманности и сострадания. Ещё мне, конечно, скажут – мол, нашёл, чем гордиться: и голова-то у тебя болела, и печень, и зубы. Да нет, соратники, гордиться тут, разумеется, нечем. Но. Очень неприятно, когда в результате описания болевых ощущений создаётся впечатление, что у пишущего никогда ничего не болело, и он даже не в состоянии представить себе, как оно бывает. Вот прямо хочется сказать ему – уж извините, Автор, но враньё у Вас тут, причём топорное. Претендуете на то, чтобы Вашему герою сочувствовали (то есть, сочувствовали как бы и Вам самому, отчасти), а сочувствовать-то тут нечему, на этом симулянте пахать можно. Недостойно есть! И не надо, прошу, душу приплетать – дескать это ж душа болит!.. вот потому и непонятно, где именно! Нет, в том-то и штука, что, когда она болит, очень хорошо понимаешь, где она!.. И чем она, душа, сложнее устроена, тем более иносказательно склонна говорить о своей боли, так что даже со стороны иной раз может показаться, что она не болит, а поёт. И ни рёбра, ни змеи здесь ни при чём, вот просто поверьте.
В мизинец левой руки вонзилась невидимая игла (с)
Дым летал вокруг головы и невидимый пепел сыпался откуда-то сверху (с)
Понимаете, в чём дело – когда героя окружает такое количество НЕВИДИМЫХ предметов, создаётся полное ощущениемухи, что он: а) всё-таки страдает галлюцинаторным бредом; б) Гарри Поттер. «НЕВИДИМАЯ игла», вонзившаяся в мизинец персонажа (кстати, вонзилась она в мизинец именно ЛЕВОЙ руки, что как бы говорит нам о всё же имевшей место попытке Автора легонько изучить матчасть – сердце-то слева, как ни крути!..), так вот, эта НЕВИДИМАЯ игла может означать только одно – что она, игла, существует в реальности, просто её никто не видит. И мы начинаем гадать – какой же недобрый волшебник Хухур так сильно недолюбливает Т. Линдеманна, что даже не ленится бегать за ним, имея в запасе арсенал невидимого холодного оружия? Когда же сверху начинает сыпаться НЕВИДИМЫЙ пепел (а вокруг головы при этом ещё и летает дым, не забывайте!), мы вынуждены с сокрушением склониться к версии о галлюцинаторном бреде, припомнив профессоршу у Хармса, которая в палате психиатрической лечебницы любила развлекать себя ловлей невидимых рыбок. Герой, выходит, ОЩУЩАЕТ этот пепел, иначе как бы он узнал, что пепел сыплется, ведь тот невидим? Или же он просто ЗНАЕТ об этом пепле – как некоторые индивиды точно ЗНАЮТ, что инопланетяне светят на нас лучами смерти, хотя они этих инопланетян никогда в жизни не видели? Впрочем, последнее уже тянет не на галлюцинаторный бред, а на интерпретативный, и это было бы даже интересно, если бы Автор подразумевал тот редкий случай, когда шизофрения проявилась в весьма зрелом возрасте – на почве потрясения, очевидно. Но мы-то с вами знаем, что Автор подразумевает совсем другое!..
Полагаю, что Автору было просто немного лень придумывать достойный образ для описания пронизывающей боли в мизинце левой руки (ничего, кстати, туда не вонзается, там немеет, и не обязательно в левой; ну да ладно, это уже придирки, а тут можно и без них) – поэтому ничего лучше иглы не нашлось, а чтобы у читателя не возникло закономерного вопроса – откуда, мол, игла взялась, вроде он не на швейной фабрике – Автор, не сильно долго думая, дописал слово «невидимая», говна-то. В общем, как мы можем догадаться, секрет непревзойдённой метафоры удручающе прост.
Что же касается НЕВИДИМОГО пепла, то здесь всё несколько сложнее.
Припоминается мне некий хоррор-фильм (вроде бы, снятый по мотивам компьютерной игры), где пепел, вполне, впрочем, видимый, сыпался и сыпался с неба, что-то там символизируя и, конечно, вселяя в зрителя ощущение ужаса и инфернальной тоски. Всё понятно – чёрно-серое бесшумно падает с неба, вокруг пахнет, предположительно, горелым. Мощный образ, ничего не скажешь. Но. Наш-то герой располагается не в пространстве хоррор-фильма, а в пространстве вполне реальной больницы. Пеплу там взяться неоткуда, но не пропадать же из-за этого такому хорошему образу, верно?..
Нет, я не утверждаю, что пепел был позаимствован именно из этого фильма, тем более, сдаётся мне, что и его создатели не первыми додумались до пепла. Дело не в этом. Дело в том, что в реализме описание душевного состояния героя – это именно описание душевного состояния героя и «ничто иное более чем» (с). Если автор не желает говорить об этом самом состоянии слишком уж в лоб, а желает дать читателю представление о нём эвфемистически, не называя напрямую, так ему, автору, на помощь приходит множество самых разных приёмчиков – от описаний природы до пересказа сновидений протагониста, от цветов, звуков и запахов, наблюдаемых им в окружающей действительности (кстати, цветовая гамма практически любой больницы удивительно хорошо подходит в данном конкретном случае), до цепи случайностей, приводящей героя к некоему событию, не имеющему к сюжету прямого отношения, но в контексте приобретающему символическое значение. Сложно? А кто говорил, что должно быть легко? Герою-то, небось, нелегко, почему же Автор позволяет себе на нём отсыпаться?..
Вот, скажем. Если бы, например, персонажу в описываемом случае приснилось, что он стоит на обгорелых руинах и всё вокруг засыпано пеплом, ни малейшего протеста у читателя это бы не вызвало, и ничего больше объяснять не потребовалось бы. Всё понятно – смысл жизни утрачен, «от малого остались руины и пепел», и подсознательно он отдаёт себе в этом отчёт, но не знает, что с этим делать. Потому что нам известно, что во снах переосмысляются события реальности, которые не представляется возможным детально обдумать наяву – скажем, из-за нехватки времени или в результате срабатывания защитных механизмов психики.
Однако наш Автор счёл бы, вероятно, такой приём слишком наивным или сентиментальным. Загонять же героя в лесополосу бороться с лесным пожаром не хотелось – сказалась нехватка времени уже у самого Автора. А пепел поюзать хотелось. Вот он и посыпался с потолка больницы. Причём невидимый.
Недостойно есть!
АВТОРСКИЕ НАХОДКИ. ДОСАДНЫЕ МЕЛОЧИ
Хочу отдельно остановиться ещё на паре моментов, хотя, вроде бы, и не слишком значительных, но сильно наболевших, и оттого заслуживающих, на мой взгляд, пристального внимания. Замечу в скобках, что подобное встречается ну просто ОЧЕНЬ часто.
чувствовал, как где-то под кадыком (с)
Оливер как-то неуклюже выкрикнул (с)
стальной змейкой юркнув куда-то под рёбра (с)
невидимый пепел сыпался откуда-то сверху (с)
Свонзались когти какого-то странного липкого страха (с)
застряли какие-то глупые слова утешения (с)
сознание в это время кружилось где-то очень глубоко и далеко (с)
какое-то огромное, невообразимо огромное нечто (с)
Выделенные вашим покорным слугой слова являются неопределёнными местоимениями – есть в русском языке (и в других языках тоже, но сейчас ведь речь о русском) такая группа местоимений, указывающих, понятное дело, на неопределённость – лица, места, времени, признака и т.д.
Вот почему же их использование здесь мне категорически не нравится?.. Почему они кажутся мне столь неуместными?..
А вот почему. Берём первый пример – «где-то под кадыком». Где-то под кадыком расположен весь остальной организм; и, говоря, что «где-то» там у героя «растёт шипастый ледяной шар», Автор как бы признаётся, что не располагает точными сведениями относительно дислокации этого шара – может, он растёт в груди, а может, и в пятке. Нет уверенности. Если же Автор хочет сказать, что шар растёт ИМЕННО под кадыком, тогда зачем здесь это «где-то»? Там не так много места, под кадыком-то.
«Оливер как-то неуклюже выкрикнул» - вот так и хочется добавить, что после этого Оливер грациозно рассмеялся, мило сплюнул и атлетически закурил, ну да ладно, речь ведь не об этом. Речь о том, что, судя по этому «как-то», из всех имеющихся способов «неуклюже выкрикнуть» Оливер выбрал один, но какой именно – Автору точно неизвестно.
Остальные примеры разбирать отдельно, с вашего позволения, не буду – мне представляется, что всё уже более-менее ясно. Ясно то, соратники, что неопределённые местоимения (как и наречие «неуклюже») лучше всё-таки употреблять по прямому назначению. Понятно, нам иногда кажется, что если просто написать – «в горле застряли глупые слова утешения» - то это будет слишком обыкновенно, так сказать, «ни о чём». Понятно, что, если напишешь просто – «пепел сыпался», вместо «невидимый пепел сыпался откуда-то сверху» (попробовал бы он сыпаться откуда-то снизу!), – это будет не тот эффект. И всё-таки иногда лучше пожертвовать эффектностью, если ничего лучше «откуда-то», «где-то», «как-то» и «какой-то» в голову не приходит. Вот честное слово, так будет лучше, потому что утяжеление конструкции посредством неопределённости в данном случае абсолютно бессмысленно и выглядит, прямо скажем, просто как натужная попытка придать многозначительность там, где она не нужна.
Ещё один момент. Вроде, пустячок, но вот не люблю я этого, ничего не могу с собой поделать. А усвоено оно чуть ли не каждым вторым автором.
Барабанщик в последнее время стал необычайно общительным (с)
Менеджер отвечал односложно и увещевал, что… (с)
Журналисты, словно шакалы, почуявшие добычу, обогнули массивного вокалиста (с)
Топ-менеджер никогда не курил в своём кабинете (с)
продолжил маленький гитарист (с)
Четверо музыкантов в молчании покинули кабинет менеджера (с)
Тут даже, честно говоря, и объяснять-то ничего не хочется. Учитывая, что слеш является подвидом т.н. фан-фикшена, то есть словесного творчества поклонников (в данном случае – группы «Раммштайн»), потребляемым точно такими же поклонниками, представляется излишним в каждом абзаце напоминать читателю, ху из ху. Так в мексиканском сериале действующие лица постоянно называют себя и друг друга по имени, а то и по профессии («Здравствуйте, я инженер Мендисабаль…», как-то так) – чтобы зрители не перезабыли, ясное дело. Но в сериале действующих лиц десятки и даже сотни, а у нас всего-то шесть. Ну, может, дюжина наберётся, если считать менеджеров, жён, известных широкой общественности подруг и малолетних детей. Не так уж трудно выучить, за десять-то лет. Мне кажется, что читатели могли уже и сами запомнить к 2005-му году (кажется, рассказ написан именно тогда), что Тиль – это никто иной как вокалист, причём массивный. Если же уверенности нет, а автор отличается похвальной добросовестностью, можно, в конце концов, сносочки после текста разместить.
В скобках также замечу, что «увещевать, что» крайне затруднительно. Увещевают обычно кого-то. «Увещевать» – это не синоним «объяснять» или «рассказывать»; рекомендую словарь Ушакова, очень помогает. Ещё замечу, что привычка почуявших добычу шакалов огибать массивных вокалистов – это прорыв в зоологии.
Что же до «маленького гитариста»… Нет, просто силы на исходе уже, ей-богу. Он НЕ МАЛЕНЬКИЙ! Человеку сорок пять лет, соратники! И рост у него, кстати, 172 сантиметра, я посмотрел в какой-то биографии. «Да, это не много, но это не мало». (с) Сколько можно, скажите, из немолодого уже мужчины, обременённого детьми и профессией, делать мальчика-колокольчика из города Динь-Динь?
И ещё один «пустячок, но приятно».
глядя на мягкий профиль Эму своими тёмными, жёсткими в этот момент глазами (с)
сидел рядом, мягко взяв в свою ладонь руку Рихарда (с)
Его тело само приспособилось ко всем этим поворотам (с)
Ехал сквозь толщу воздуха, как сквозь молоко, в своей машине. (с)
сохранял в чёрной лакированной шкатулке своей души (с)
хлопнул дверью своей машины (с)
физически ощущал, как его глаза стекленеют (с)
Я прощаю Автору (потому что силы, как я сказал выше, на исходе) физическое остекленение глаз, езду сквозь толщу молока и даже «чёрную лакированную шкатулку души». Но я не могу простить ничем не оправданного использования притяжательных местоимений (только-только мы разобрались с неопределёнными…). Почему, ради всего святого, ПОЧЕМУ не приходит в голову, что чрезвычайно затруднительно смотреть чьими-либо глазами, кроме СВОИХ, брать любой предмет в чью-либо руку, кроме СВОЕЙ?.. А насчёт СВОЕЙ машины… Нет, вы просто попробуйте. Попробуйте со всей дури хлопнуть дверцей ЧУЖОЙ машины. Хо-хо-хо!.. Я посмотрю, как у вас это получится! После этого владелец машины может написать в объяснении примерно следующее: «Я ударил гражданина N. СВОЕЙ правой рукой в ЕГО левый глаз, поскольку ударить его НЕ СВОЕЙ правой рукой в МОЙ левый глаз не представлялось для меня ни возможным, ни желательным».
АВТОРСКИЕ НАХОДКИ. МОИ ЭКСТАЗЫ
Читая «Рябину», ваш покорный слуга достаточно бурно кульминировал не менее двадцати восьми раз (спасибо Автору!), но хотелось бы особо выделить пару-тройку экстатических моментов.
А сознание в это время кружилось где-то очень глубоко и далеко в тёмном колодце памяти (с)
«Простите, кто на ком стоял?» (с)
Сознание, понимаете. Сознание в памяти. И оно там кружится. СОЗНАНИЕ совершает вращательные движения внутри ПАМЯТИ, вы понимаете это, соратники?.. «Где-то очень глубоко и далеко». Память подобна колодцу. И в ней находится сознание героя.
Нет, это даже уже не «что вы курили?», это уже – «чем вы питаетесь последние десять-пятнадцать лет?». Если Автор это серьёзно (насчёт сознания в памяти), то это тянет на принципиально новую концепцию мышления, представляющую собой, по сути, рекурсию – сознание в памяти, которая в сознании, которое в памяти, которая в руках Аллаха, которые в сознании Будды, которое в сознании героя, которое, опять же, в памяти героя же, и так далее. Такие штуки очень хорошо идут под молоко и печенье. Но. Я почему-то сильно сомневаюсь, что Автор имел в виду переворот в философии и психологии. Почему-то мне сдаётся, что Автор просто хотел продемонстрировать героя, в задумчивости и тоске предающегося воспоминаниям о лучших временах. В таком случае, не стоило, наверное, вгонять читателя в состояние острого «нарушения правил рассуждений о смыслах», а стоило просто написать – герой предавался воспоминаниям.
Однако, писать «просто» - это не для нас, это для лохов. Поэтому мы дерзкою рукою хватаем сознание и запихиваем в память – вероятно, для того, чтобы фрустрации достиг не только персонаж, но и читатель. Недостойно есть!
Теперь любимое:
Изнутри его мерно резало какое-то огромное, невообразимо огромное нечто, которое не вмещало в себя даже крохотной доли того, то он хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему (с)
Давайте разберём. Пошагово, потому что оч-чень сложна конструкция, представленная Автором.
Внутри героя находится что-то совершенно неопределённое («какое-то нечто»), и этот… это… эта… (предмет?.. явление?.. сущность?..), в общем, оно очень большого размера. Его размер подчёркивается таким приёмом, как тавтология («огромное, невообразимо огромное»), благодаря чему читатель может понять, что размер нечта неописуем. Большое нечто, очень-очень большое. И при этом совершенно неопределяемое, не поддающееся классификации, не имеющее аналогов ни в одном из известных Автору миров. И оно у героя внутри. Добро. Поехали дальше.
Нечто не находится в состоянии относительного покоя, что, казалось бы, пристало такой здоровенной дуре. Нечто совершает внутри героя равномерные колебательные движения («мерно резало»); при этом оно ещё и имеет, предположительно, режущую поверхность, иначе ему нечем было бы резать.
Итак, соратники, мы уже набрали, хотя и с трудом, некоторую долю характеристик Непонятной Штуки, волей Автора помещённой внутрь хорошего восточногерманского поэта Тиля Линдеманна:
1. Эта Штука большая.
2. Эта Штука равномерно движется, то есть колеблется (скажем, качается).
3. У этой Штуки имеется лезвие.
Ну?.. Есть версии?.. У меня есть. Это маятник. Орудие казни из рассказа Э.А. По «Колодец и маятник» (заметьте – колодец!.. уж не памяти ли?..).
Пусть так. Хороший, кстати, образ, без дураков. Пусть и позаимствованный.
Но. Это ещё не всё. Описание Огромного Нечта не закончено. К Нечту есть претензии – оно не вмещает.
«…не вмещало в себя даже крохотной доли того, то он хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему» - видите? Не вмещает же.
Вывод однозначен – то, что герой «хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему», ещё больше, чем Нечто, раз даже такое большое Нечто не может вместить и «крохотной доли» контента. Основных вопросов четыре:
1. ЧТО всё-таки Тиль хотел бы «сказать или хотя бы показать» Рихарду? Вытекающий из него «подвопрос»: «хотя бы показать» - это как? Развлечь больного друга пантомимой?..
2. ГДЕ расположено то, что Тиль хочет «сказать или показать» - тоже внутри Тиля или там всё занято маятником?
3. ПОЧЕМУ маятник вообще должен что бы то ни было вмещать?
4. ЗА КАКИМ ХРЕНОМ этот маятник, чем бы он ни был на самом деле, засунут в Тиля Линдеманна, хорошего восточногерманского поэта?
У вас есть ответы на эти вопросы, соратники? У меня нет. Я перечитывал это место сорок раз, израсходовав не менее десяти литров молока и пяти больших упаковок печенья, но не нашёл ответов. Их нет в изведанной мною части Вселенной. И я не знаю, где их искать. И больше мне даже сказать по этому поводу нечего, как ни печально.
Это были самые значительные экстазы. Есть и помельче.
Как дурацкая, необъяснимая страсть ударила их обоих под дых, как потом она выдохлась, устоялась и переросла в нечто более глубокое. И как зацементировалась, приковав их цепями друг к другу. Сплавив их, как сиамских близнецов… (с)
Бывают, вероятно, объяснимые страсти. Я не знаю, я не специалист по страстям. Впрочем, был такой писатель Ф.М. Достоевский (писал, в основном, для школьных учебников по литературе, это скучно, само собой), так он, говорят, хорошо владел предметом. Чуть ли не всю свою писательскую деятельность посвятил попытке найти объяснение различным человеческим влечениям. Так и не нашёл. Наш Автор, судя по всему, нашёл. Я не знаю, как ведут себя правильные, классические, благопристойные страсти, но поведение «дурацкой, необъяснимой страсти» в изложении Автора действительно необъяснимо; более того – оно неприлично. Сперва она, страсть, лупит героев под дыхалку, как пьяный хулиган; потом внезапно теряет к ним интерес и начинает заниматься своими делами – выдыхается, устаивается и перерастает. Потом она, непонятно с какого перепоя, цементируется, а, зацементировавшись, окончательно борзеет и заковывает героев в железА. Вернее, не так – судя по употреблению деепричастного оборота, страсть сперва заковывает, а потом уж приступает к автоцементированию. Выходки зацементированной страсти на этом не заканчиваются – она продолжает издеваться над героями и «сплавляет их, как сиамских близнецов». Обывательского воображения вашего покорного слуги не хватает на то, чтобы представить, как именно обычно сплавляют сиамских близнецов. Тем не менее, есть вопросы, а именно:
1. Сплавление (или всё-таки сплав?..) произошло ДО или ПОСЛЕ приковывания цепями друг к другу? Из текста это не явствует.
2. Если сплавление произошло ДО, какой смысл имело приковывание?
3. Какое отношение ко всем вышеуказанным процессам имеет цемент?
Есть ещё целый ряд менее интенсивных, но всё равно чудесно доставляющих экстазов.
«перебирая в фотоальбоме памяти всю их жизнь» (с) - фотоальбом aka тёмный колодец – это так и было задумано?..
«Гитара стояла рядом с кроватью, сиротливо привалившись к стене, словно отвергнутая проститутка» (с) – сразу хочется спросить, сколько проституток было отвергнуто лично Автором, но, боюсь, меня снова обвинят в излишней приверженности документалистике. Однако должен отметить – душа болит за проституток, ибо представительницы древнейшей профессии не заслужили упрёка в праздности и унынии. Если проститутки, услуги которых не пригодились потенциальному клиенту, начнут сиротливо приваливаться к стенам, вместо того, чтобы искать другого клиента, они ж ничего не заработают. Так шта не канает сравненьице.
«пальцы тяжко пошевелились, как старые ленивые псы» (с) - т.н. нисходящая метафора, как я догадался. Не слишком хорошо бьётся с образом неземного Рихарда, да и попросту выносит мозг. Потому что ваш покорный слуга ваще не понял, при чём тут псы. Вполне вероятно, конечно, что Автор просто ТАК ВИДИТ пальцы. Вот именно так. Но с этой точки зрения «старые ленивые псы» ничуть не более уместны, чем жирафы или, скажем, утконосы. Только представьте – «его пальцы пошевелились, как старые утконосы»… Чудесно, по-моему. Но. Хочу напомнить – у нас тут не поток сознания! Реализм у нас тут!..
Вывод удручающе прост: не стоит жертвовать смыслом в погоне за оригинальностью. Не стоит лепить первое, что пришло в голову, какой бы жемчужиной среди метафор это ни казалось. Не стоит сравнивать и уподоблять, если средство сравнения вам мало знакомо; тогда сиротливо приваливающиеся к стенам проститутки не будут портить вашу писательскую биографию. Не стоит писать про «огромное нечто», если вы сами с трудом представляете себе, о чём пишете. «Огромное нечто» хоть раз в жизни «мерно резало» каждого из нас (пусть и не обязательно по столь фатальному поводу) – так вспомните, чёрт подери, что именно вы при этом ощущали, и на что это нечто больше всего было похоже. Тогда вам поверят. Не стоит думать, что Тиль Линдеманн и Рихард Круспе сделаны из какого-то другого мяса и в решающие моменты жизни чувствуют какими-то другими чувствами, о которых нельзя написать в простых и понятных словах. Чувства могут быть сложными, а описывающим их словам лучше быть простыми. Когда наоборот – это не есть хорошо.
Короче говоря – пропустите через себя то, о чём вы пишете. Тогда, повторяю, вам поверят. Не надо, чтоб «красивше». Надо, чтобы правда. Оговорюсь: правда – это совсем не обязательно «документалка». Правда, в данном случае – это сухой остаток эмоциональной жизни человека. Каждый персонаж обязан (не побоюсь этого слова – именно обязан!) быть пропущен через себя, через себя НАСТОЯЩЕГО, ибо пишем мы всегда о себе, как абсолютно верно подметил один из моих оппонентов. Если же вы строите некую альтернативную реальность, в которой и вы настоящий – несколько другой, чем в этой, уже имеющейся, стройте эту реальность тщательно и ответственно, с умом подгоняя друг к другу компоненты. Это огромный труд, разумеется, но оно того стоит. А выгороженный угол настоящей реальности, в котором вы творите всё, что заблагорассудится, оправдывая себя тем, что вы первый додумались его выгородить – это всё равно, что нелегальная застройка. Вы можете, конечно, тешить себя разными надеждами и даже укрепиться в уверенности, что это – ваше; но рано или поздно всё равно появятся бульдозеры и снесут ваш картонный домик к чёртовым чертям.
Попробую резюмировать.
Я очень много написал, но далеко не всё, что хотелось бы. Я не стал писать о проблемах с пространственным мышлением у Автора (внимательно перечитайте начало рассказа и попробуйте вживе представить, каким именно метаморфозам подвергся УЗКИЙ коридор, в котором происходит действие, за совершенно ничтожный отрезок времени). Я не стал писать о том, что несчастный ашуг Тиль ведёт себя так, что ему хочется не сочувствовать, а дать по морде (бьёт об стену камеру, орёт, лупит по кассовому аппарату, хлопает дверцей машины, готов чуть ли не обматерить врача, которому, на одну секундочку, деньги платят за то, что он операции делает, а совсем не за «профессиональное сочувствие»; мало, видимо, Автор общался с врачами); да, именно хочется отхлестать по морде, как зарвавшегося подростка, который ничего в мире, кроме собственных проблем, ни видеть, ни знать не хочет. Я не стал писать о том, что люди, отходящие от наркоза, блюют и мычат, как пластинка на шестнадцати оборотах, что они грязно-жёлтого цвета, с лиловыми губами и неприятно пахнут, и всё это совсем не так красивенько, как у нашего Автора. Но если это любимый человек, то он всё равно любимый, независимо от запаха и цветовой гаммы. А вот этого-то как раз и не видно.
Я много о чём не написал, но получилось всё равно очень длинно. Так зачем я всё-таки написал все эти буквы?..
А вот зачем (я объяснял это вначале, но вдруг уже подзабылось). Именно такая классика жанра дискредитирует жанр как таковой. Именно поэтому люди либо смеются, либо гнушаются. Именно поэтому голосят антислешеры. Именно поэтому милая литературная игра, дающая возможность, не называя напрямую, поделиться сокровенным, носит позорное клеймо пубертатной графомании или низкосортной дамской писанины. В какой-то момент, уж не знаю, с чьей подачи, рассматриваемое произведение было объявлено одним из лучших образцов. И началось. Одни брезгливо отвернулись; другие стали брать пример и навязывать другим, ибо «живой и дышащий». А я заявляю прямо – ничего, кроме этого странного определения, защитники предъявить не в состоянии, потому что НАПИСАНО-ТО ПЛОХО. Плохо написано, соратники. И не в том дело, что везде можно найти, к чему придраться (что, кстати, неправда – найдите-ка поводы для придирок, скажем, у Набокова; прошу), а в том, что в рассматриваемом рассказе, кроме режущих глаз «авторских находок», авторских ляпов и просто грубого авторского вранья, нет НИЧЕГО. Вот именно так. Много шума – и ничего.
Берусь доказать. Давайте, очистив от шелухи, возьмём сюжет. Просто сюжет, ничего больше. Есть два друга. Знакомы много лет, и не просто знакомы, а чрезвычайно близко. Настолько близко, что даже спят друг с другом. Делают общее дело. Потом один заболевает и умирает. Второй, не выдержав разлуки, умирает тоже.
ПОЧЕМУ? Это важный вопрос. Всегда надо спрашивать – а почему то, а почему это. Спрашивать себя, пока пишешь, чтобы точно знать ответ, даже если он не приводится в тексте. Ибо может найтись такой настырный читатель, который, не найдя ответов на свои «почему», окажется недоволен. И придётся вставать в третью позицию и говорить – «да ничего вы не понимаете, да здесь сама жизнь, а вы просто завидуете». Подобная аргументация всегда выглядит жалко. Надо объяснять – почему?..
Так почему всё-таки Тиль в «Рябине» умирает?.. И почему ваш покорный слуга не верит в эту смерть, напоминающую провинциальный театр, где очень хорошо видно, что кинжал деревянный и торчит у героя не из груди, а из подмышки?
Ответ на первый вопрос – потому что Автор хотел «трагедии». Ответ на второй вопрос – потому что Автор, желая трагедии, недобросовестно подошёл к решению этой задачи.
Тиль не смог жить без Рихарда? А без чего конкретно? Без его серых глаз? Без белых зубов? Без «всё таких же гладких ногтей»?.. Не спорю – всё это довольно приятные компоненты личности Рихарда. Но чтобы, лишившись всего этого, вот прямо не захотеть жить – можно ли в это поверить?..
Тилем овладела воля к смерти, потому что он ЛЮБИЛ Рихарда?.. Ох, вот только не надо. «Тайна сия велика есть»; к «гладким ногтям» не сведёшь. Не верю я в эту любовь, НЕ ВЕРЮ, понимаете?.. Как любил, почему любил, ЧТО ИМЕННО он в нём любил? Глазки, зубки, ноготки?.. «Рихарда-мужчину, Рихарда-человека»?.. А ГДЕ этот человек?.. ГДЕ он, я спрашиваю?! В колодце памяти, в чёрной лакированной шкатулке души?!
Где взаимопроникновение? Где эмпатия? Где соприкосновение, блять, тонких тел? Где «ближе, чем кожа»? Где, наконец, Великий и Вечный Цемент отношений – Общее Дело? Ни слова об Общем Деле; ни слова о собственно музыке. Вот вам – получается, что и «Раммштайн»-то они замутили, чтобы у Рихарда был повод делать «чувственные чёрные губы и демонические белые глаза». Как только губки и глазки стали неактуальны, ввиду предстоящего экстерминатуса – неактуальным становится и Общее Дело, кому оно уже на фиг нужно, спрашивается?.. Тут уж и гитара приваливается к стене, как ленивая девушка нетяжёлого поведения – она не главный инструмент профессии, не средство воткнуть себя всему миру, не смысл жизни. Она – просто антураж; она вообще бутафорская, картонная. Смысл жизни у нас – это прошелестеть «я тебя люблю» и «просто уснуть», отплыв в страну забвения под тонкий аромат асфоделей. Автор самоупоённо рыдает; фанаты Автора видят во всём этом безобразии нечто «живое и дышащее»; а ваш покорный слуга, как дурак, недоумевает и спрашивает раз за разом – «но почему?.. почему?..».
Дай ответ – не даёт ответа. (с)
Не вижу я за всем этим Автора. Ни Автора-мужчину, ни Автора-женщину, ни Автора-человека. А вижу я только инфантильность, эгоизм, недобросовестность, непристойную истеричность и «пипл схавает».
И я не хочу, чтобы так было.
Вот и всё.
потому что по всему его телу пронеслась лёгкая волна тоненькой боли, стальной змейкой юркнув куда-то под рёбра (с)
чувствовал, как по рёбрам ползают змеи из колючей проволоки (с)
молчал и проглатывал шипастых стальных змей (с)
Змей, изготовленных из неподходящих для изготовления змей материалов, Автор любит не меньше, чем лаву, это всем присутствующим, кажется, должно быть уже понятно. Не хочется повторяться насчёт метафор из области альтернативной реальности. А хочется вот чего – если цельнометаллические змеи ползают по рёбрам персонажа не просто так, а с целью продемонстрировать читателю, что надвигается сердечный приступ, Автору следовало бы попытаться выяснить у более опытных людей, как он, приступ, протекает и какие непередаваемые ощущения испытывает при этом больной. Ваш покорный слуга может уверить вас с полной ответственностью, что никаких шипастых змей при этом внутрь не употребляют, а употребляют банальный валидол, да и его не глотают, а тупо сосут.
Если же неудобосказуемые рептилии освоили грудную клетку и нижние дыхательные пути героя (каким, кстати, образом, выползая у него ИЗ СЕРДЦА, они попадали ему же В ТРАХЕЮ, может мне кто-нибудь объяснить?) исключительно для того, чтобы всем было понятно, как ему, герою, паршиво и как Автор ему сочувствует, то способ выбран крайне неудачный. Объясню, почему. Как, допустим, визуальный образ, оно, возможно, и неплохо. Хотя, на мой вкус, скажем так, немного слишком пафосно, но неплохо, ладно. Костяк, оплетённый змеями, да ещё из колючей проволоки (правда, проволока тонковата по сравнению со змеями, но искусный рисовальщик, наверное, смог бы решить эту задачу) – прекрасно, прекрасно, адепты некроэстетики будут рыдать от счастья. Но. Мы-то тут, прошу заметить, не рисуем, а пишем. Образы в живописи и графике – немножко одно, а в литературе – немножко совсем другое. Тем более, соратники, в данном случае мы, вроде, имеем дело с ярковыраженным реализмом. В другом каком стиле, оно конечно – не то что змеи по рёбрам могут ползать, но и сколопендры из ноздрей, пожалуй, полезут. В реализме – нет, не может быть такого. Автор же не хотел сказать, что героем, вследствие приёма транквилизаторов, овладел галлюцинаторный бред?.. Если не хотел, то следовало оставить Очень Красивых Змей до других времён – скажем, до тех, когда он решит овладеть иным литературным методом или попробовать себя в изобразительном искусстве.
И ещё добавлю, в качестве сугубого ИМХО (хоть и люто ненавижу эту аббревиатуру – если интересно, как-нибудь объясню, за что) – вот что хотите со мной делайте, но змеи эти попросту безвкусны. Вот безвкусны же, и всё. Преувеличенно, пафосно, громоздко, ни о чём.
Что же до «волны тоненькой боли», которая «пронеслась по всему его телу», а потом «стальной змейкой юркнула куда-то под рёбра» - это вот что такое было, не поясните? Может, кто-нибудь понял, что имелось в виду? Начало эпилептического припадка, возможно? Если последнее – ничего не скажу, не пробовал. Но, как бы там ни было, герой, кажется, не страдает эпилепсией. А если что-то другое, то ЧТО это, ради всего святого? Головная боль, например, либо стучит, либо давит, либо опоясывает. Причём всё это происходит в районе головы, что характерно. Зубная – сверлит, с большей или меньшей интенсивностью. Боль в печени – сосёт и тянет. Сердечная – тоже тянет, а потом бьёт с ноги под дыхалку (в случае того самого приступа), и нога эта очень большого размера. ЧТО должно болеть у человека, чтобы какие-то тоненькие волны бегали по всему телу с отдачей в подреберье?..
Мне, конечно, скажут – нечего придираться к словам, когда человеку плохо, а Автор исполнен гуманности и сострадания. Ещё мне, конечно, скажут – мол, нашёл, чем гордиться: и голова-то у тебя болела, и печень, и зубы. Да нет, соратники, гордиться тут, разумеется, нечем. Но. Очень неприятно, когда в результате описания болевых ощущений создаётся впечатление, что у пишущего никогда ничего не болело, и он даже не в состоянии представить себе, как оно бывает. Вот прямо хочется сказать ему – уж извините, Автор, но враньё у Вас тут, причём топорное. Претендуете на то, чтобы Вашему герою сочувствовали (то есть, сочувствовали как бы и Вам самому, отчасти), а сочувствовать-то тут нечему, на этом симулянте пахать можно. Недостойно есть! И не надо, прошу, душу приплетать – дескать это ж душа болит!.. вот потому и непонятно, где именно! Нет, в том-то и штука, что, когда она болит, очень хорошо понимаешь, где она!.. И чем она, душа, сложнее устроена, тем более иносказательно склонна говорить о своей боли, так что даже со стороны иной раз может показаться, что она не болит, а поёт. И ни рёбра, ни змеи здесь ни при чём, вот просто поверьте.
В мизинец левой руки вонзилась невидимая игла (с)
Дым летал вокруг головы и невидимый пепел сыпался откуда-то сверху (с)
Понимаете, в чём дело – когда героя окружает такое количество НЕВИДИМЫХ предметов, создаётся полное ощущение
Полагаю, что Автору было просто немного лень придумывать достойный образ для описания пронизывающей боли в мизинце левой руки (ничего, кстати, туда не вонзается, там немеет, и не обязательно в левой; ну да ладно, это уже придирки, а тут можно и без них) – поэтому ничего лучше иглы не нашлось, а чтобы у читателя не возникло закономерного вопроса – откуда, мол, игла взялась, вроде он не на швейной фабрике – Автор, не сильно долго думая, дописал слово «невидимая», говна-то. В общем, как мы можем догадаться, секрет непревзойдённой метафоры удручающе прост.
Что же касается НЕВИДИМОГО пепла, то здесь всё несколько сложнее.
Припоминается мне некий хоррор-фильм (вроде бы, снятый по мотивам компьютерной игры), где пепел, вполне, впрочем, видимый, сыпался и сыпался с неба, что-то там символизируя и, конечно, вселяя в зрителя ощущение ужаса и инфернальной тоски. Всё понятно – чёрно-серое бесшумно падает с неба, вокруг пахнет, предположительно, горелым. Мощный образ, ничего не скажешь. Но. Наш-то герой располагается не в пространстве хоррор-фильма, а в пространстве вполне реальной больницы. Пеплу там взяться неоткуда, но не пропадать же из-за этого такому хорошему образу, верно?..
Нет, я не утверждаю, что пепел был позаимствован именно из этого фильма, тем более, сдаётся мне, что и его создатели не первыми додумались до пепла. Дело не в этом. Дело в том, что в реализме описание душевного состояния героя – это именно описание душевного состояния героя и «ничто иное более чем» (с). Если автор не желает говорить об этом самом состоянии слишком уж в лоб, а желает дать читателю представление о нём эвфемистически, не называя напрямую, так ему, автору, на помощь приходит множество самых разных приёмчиков – от описаний природы до пересказа сновидений протагониста, от цветов, звуков и запахов, наблюдаемых им в окружающей действительности (кстати, цветовая гамма практически любой больницы удивительно хорошо подходит в данном конкретном случае), до цепи случайностей, приводящей героя к некоему событию, не имеющему к сюжету прямого отношения, но в контексте приобретающему символическое значение. Сложно? А кто говорил, что должно быть легко? Герою-то, небось, нелегко, почему же Автор позволяет себе на нём отсыпаться?..
Вот, скажем. Если бы, например, персонажу в описываемом случае приснилось, что он стоит на обгорелых руинах и всё вокруг засыпано пеплом, ни малейшего протеста у читателя это бы не вызвало, и ничего больше объяснять не потребовалось бы. Всё понятно – смысл жизни утрачен, «от малого остались руины и пепел», и подсознательно он отдаёт себе в этом отчёт, но не знает, что с этим делать. Потому что нам известно, что во снах переосмысляются события реальности, которые не представляется возможным детально обдумать наяву – скажем, из-за нехватки времени или в результате срабатывания защитных механизмов психики.
Однако наш Автор счёл бы, вероятно, такой приём слишком наивным или сентиментальным. Загонять же героя в лесополосу бороться с лесным пожаром не хотелось – сказалась нехватка времени уже у самого Автора. А пепел поюзать хотелось. Вот он и посыпался с потолка больницы. Причём невидимый.
Недостойно есть!
АВТОРСКИЕ НАХОДКИ. ДОСАДНЫЕ МЕЛОЧИ
Хочу отдельно остановиться ещё на паре моментов, хотя, вроде бы, и не слишком значительных, но сильно наболевших, и оттого заслуживающих, на мой взгляд, пристального внимания. Замечу в скобках, что подобное встречается ну просто ОЧЕНЬ часто.
чувствовал, как где-то под кадыком (с)
Оливер как-то неуклюже выкрикнул (с)
стальной змейкой юркнув куда-то под рёбра (с)
невидимый пепел сыпался откуда-то сверху (с)
Свонзались когти какого-то странного липкого страха (с)
застряли какие-то глупые слова утешения (с)
сознание в это время кружилось где-то очень глубоко и далеко (с)
какое-то огромное, невообразимо огромное нечто (с)
Выделенные вашим покорным слугой слова являются неопределёнными местоимениями – есть в русском языке (и в других языках тоже, но сейчас ведь речь о русском) такая группа местоимений, указывающих, понятное дело, на неопределённость – лица, места, времени, признака и т.д.
Вот почему же их использование здесь мне категорически не нравится?.. Почему они кажутся мне столь неуместными?..
А вот почему. Берём первый пример – «где-то под кадыком». Где-то под кадыком расположен весь остальной организм; и, говоря, что «где-то» там у героя «растёт шипастый ледяной шар», Автор как бы признаётся, что не располагает точными сведениями относительно дислокации этого шара – может, он растёт в груди, а может, и в пятке. Нет уверенности. Если же Автор хочет сказать, что шар растёт ИМЕННО под кадыком, тогда зачем здесь это «где-то»? Там не так много места, под кадыком-то.
«Оливер как-то неуклюже выкрикнул» - вот так и хочется добавить, что после этого Оливер грациозно рассмеялся, мило сплюнул и атлетически закурил, ну да ладно, речь ведь не об этом. Речь о том, что, судя по этому «как-то», из всех имеющихся способов «неуклюже выкрикнуть» Оливер выбрал один, но какой именно – Автору точно неизвестно.
Остальные примеры разбирать отдельно, с вашего позволения, не буду – мне представляется, что всё уже более-менее ясно. Ясно то, соратники, что неопределённые местоимения (как и наречие «неуклюже») лучше всё-таки употреблять по прямому назначению. Понятно, нам иногда кажется, что если просто написать – «в горле застряли глупые слова утешения» - то это будет слишком обыкновенно, так сказать, «ни о чём». Понятно, что, если напишешь просто – «пепел сыпался», вместо «невидимый пепел сыпался откуда-то сверху» (попробовал бы он сыпаться откуда-то снизу!), – это будет не тот эффект. И всё-таки иногда лучше пожертвовать эффектностью, если ничего лучше «откуда-то», «где-то», «как-то» и «какой-то» в голову не приходит. Вот честное слово, так будет лучше, потому что утяжеление конструкции посредством неопределённости в данном случае абсолютно бессмысленно и выглядит, прямо скажем, просто как натужная попытка придать многозначительность там, где она не нужна.
Ещё один момент. Вроде, пустячок, но вот не люблю я этого, ничего не могу с собой поделать. А усвоено оно чуть ли не каждым вторым автором.
Барабанщик в последнее время стал необычайно общительным (с)
Менеджер отвечал односложно и увещевал, что… (с)
Журналисты, словно шакалы, почуявшие добычу, обогнули массивного вокалиста (с)
Топ-менеджер никогда не курил в своём кабинете (с)
продолжил маленький гитарист (с)
Четверо музыкантов в молчании покинули кабинет менеджера (с)
Тут даже, честно говоря, и объяснять-то ничего не хочется. Учитывая, что слеш является подвидом т.н. фан-фикшена, то есть словесного творчества поклонников (в данном случае – группы «Раммштайн»), потребляемым точно такими же поклонниками, представляется излишним в каждом абзаце напоминать читателю, ху из ху. Так в мексиканском сериале действующие лица постоянно называют себя и друг друга по имени, а то и по профессии («Здравствуйте, я инженер Мендисабаль…», как-то так) – чтобы зрители не перезабыли, ясное дело. Но в сериале действующих лиц десятки и даже сотни, а у нас всего-то шесть. Ну, может, дюжина наберётся, если считать менеджеров, жён, известных широкой общественности подруг и малолетних детей. Не так уж трудно выучить, за десять-то лет. Мне кажется, что читатели могли уже и сами запомнить к 2005-му году (кажется, рассказ написан именно тогда), что Тиль – это никто иной как вокалист, причём массивный. Если же уверенности нет, а автор отличается похвальной добросовестностью, можно, в конце концов, сносочки после текста разместить.
В скобках также замечу, что «увещевать, что» крайне затруднительно. Увещевают обычно кого-то. «Увещевать» – это не синоним «объяснять» или «рассказывать»; рекомендую словарь Ушакова, очень помогает. Ещё замечу, что привычка почуявших добычу шакалов огибать массивных вокалистов – это прорыв в зоологии.
Что же до «маленького гитариста»… Нет, просто силы на исходе уже, ей-богу. Он НЕ МАЛЕНЬКИЙ! Человеку сорок пять лет, соратники! И рост у него, кстати, 172 сантиметра, я посмотрел в какой-то биографии. «Да, это не много, но это не мало». (с) Сколько можно, скажите, из немолодого уже мужчины, обременённого детьми и профессией, делать мальчика-колокольчика из города Динь-Динь?
И ещё один «пустячок, но приятно».
глядя на мягкий профиль Эму своими тёмными, жёсткими в этот момент глазами (с)
сидел рядом, мягко взяв в свою ладонь руку Рихарда (с)
Его тело само приспособилось ко всем этим поворотам (с)
Ехал сквозь толщу воздуха, как сквозь молоко, в своей машине. (с)
сохранял в чёрной лакированной шкатулке своей души (с)
хлопнул дверью своей машины (с)
физически ощущал, как его глаза стекленеют (с)
Я прощаю Автору (потому что силы, как я сказал выше, на исходе) физическое остекленение глаз, езду сквозь толщу молока и даже «чёрную лакированную шкатулку души». Но я не могу простить ничем не оправданного использования притяжательных местоимений (только-только мы разобрались с неопределёнными…). Почему, ради всего святого, ПОЧЕМУ не приходит в голову, что чрезвычайно затруднительно смотреть чьими-либо глазами, кроме СВОИХ, брать любой предмет в чью-либо руку, кроме СВОЕЙ?.. А насчёт СВОЕЙ машины… Нет, вы просто попробуйте. Попробуйте со всей дури хлопнуть дверцей ЧУЖОЙ машины. Хо-хо-хо!.. Я посмотрю, как у вас это получится! После этого владелец машины может написать в объяснении примерно следующее: «Я ударил гражданина N. СВОЕЙ правой рукой в ЕГО левый глаз, поскольку ударить его НЕ СВОЕЙ правой рукой в МОЙ левый глаз не представлялось для меня ни возможным, ни желательным».
АВТОРСКИЕ НАХОДКИ. МОИ ЭКСТАЗЫ
Читая «Рябину», ваш покорный слуга достаточно бурно кульминировал не менее двадцати восьми раз (спасибо Автору!), но хотелось бы особо выделить пару-тройку экстатических моментов.
А сознание в это время кружилось где-то очень глубоко и далеко в тёмном колодце памяти (с)
«Простите, кто на ком стоял?» (с)
Сознание, понимаете. Сознание в памяти. И оно там кружится. СОЗНАНИЕ совершает вращательные движения внутри ПАМЯТИ, вы понимаете это, соратники?.. «Где-то очень глубоко и далеко». Память подобна колодцу. И в ней находится сознание героя.
Нет, это даже уже не «что вы курили?», это уже – «чем вы питаетесь последние десять-пятнадцать лет?». Если Автор это серьёзно (насчёт сознания в памяти), то это тянет на принципиально новую концепцию мышления, представляющую собой, по сути, рекурсию – сознание в памяти, которая в сознании, которое в памяти, которая в руках Аллаха, которые в сознании Будды, которое в сознании героя, которое, опять же, в памяти героя же, и так далее. Такие штуки очень хорошо идут под молоко и печенье. Но. Я почему-то сильно сомневаюсь, что Автор имел в виду переворот в философии и психологии. Почему-то мне сдаётся, что Автор просто хотел продемонстрировать героя, в задумчивости и тоске предающегося воспоминаниям о лучших временах. В таком случае, не стоило, наверное, вгонять читателя в состояние острого «нарушения правил рассуждений о смыслах», а стоило просто написать – герой предавался воспоминаниям.
Однако, писать «просто» - это не для нас, это для лохов. Поэтому мы дерзкою рукою хватаем сознание и запихиваем в память – вероятно, для того, чтобы фрустрации достиг не только персонаж, но и читатель. Недостойно есть!
Теперь любимое:
Изнутри его мерно резало какое-то огромное, невообразимо огромное нечто, которое не вмещало в себя даже крохотной доли того, то он хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему (с)
Давайте разберём. Пошагово, потому что оч-чень сложна конструкция, представленная Автором.
Внутри героя находится что-то совершенно неопределённое («какое-то нечто»), и этот… это… эта… (предмет?.. явление?.. сущность?..), в общем, оно очень большого размера. Его размер подчёркивается таким приёмом, как тавтология («огромное, невообразимо огромное»), благодаря чему читатель может понять, что размер нечта неописуем. Большое нечто, очень-очень большое. И при этом совершенно неопределяемое, не поддающееся классификации, не имеющее аналогов ни в одном из известных Автору миров. И оно у героя внутри. Добро. Поехали дальше.
Нечто не находится в состоянии относительного покоя, что, казалось бы, пристало такой здоровенной дуре. Нечто совершает внутри героя равномерные колебательные движения («мерно резало»); при этом оно ещё и имеет, предположительно, режущую поверхность, иначе ему нечем было бы резать.
Итак, соратники, мы уже набрали, хотя и с трудом, некоторую долю характеристик Непонятной Штуки, волей Автора помещённой внутрь хорошего восточногерманского поэта Тиля Линдеманна:
1. Эта Штука большая.
2. Эта Штука равномерно движется, то есть колеблется (скажем, качается).
3. У этой Штуки имеется лезвие.
Ну?.. Есть версии?.. У меня есть. Это маятник. Орудие казни из рассказа Э.А. По «Колодец и маятник» (заметьте – колодец!.. уж не памяти ли?..).
Пусть так. Хороший, кстати, образ, без дураков. Пусть и позаимствованный.
Но. Это ещё не всё. Описание Огромного Нечта не закончено. К Нечту есть претензии – оно не вмещает.
«…не вмещало в себя даже крохотной доли того, то он хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему» - видите? Не вмещает же.
Вывод однозначен – то, что герой «хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему», ещё больше, чем Нечто, раз даже такое большое Нечто не может вместить и «крохотной доли» контента. Основных вопросов четыре:
1. ЧТО всё-таки Тиль хотел бы «сказать или хотя бы показать» Рихарду? Вытекающий из него «подвопрос»: «хотя бы показать» - это как? Развлечь больного друга пантомимой?..
2. ГДЕ расположено то, что Тиль хочет «сказать или показать» - тоже внутри Тиля или там всё занято маятником?
3. ПОЧЕМУ маятник вообще должен что бы то ни было вмещать?
4. ЗА КАКИМ ХРЕНОМ этот маятник, чем бы он ни был на самом деле, засунут в Тиля Линдеманна, хорошего восточногерманского поэта?
У вас есть ответы на эти вопросы, соратники? У меня нет. Я перечитывал это место сорок раз, израсходовав не менее десяти литров молока и пяти больших упаковок печенья, но не нашёл ответов. Их нет в изведанной мною части Вселенной. И я не знаю, где их искать. И больше мне даже сказать по этому поводу нечего, как ни печально.
Это были самые значительные экстазы. Есть и помельче.
Как дурацкая, необъяснимая страсть ударила их обоих под дых, как потом она выдохлась, устоялась и переросла в нечто более глубокое. И как зацементировалась, приковав их цепями друг к другу. Сплавив их, как сиамских близнецов… (с)
Бывают, вероятно, объяснимые страсти. Я не знаю, я не специалист по страстям. Впрочем, был такой писатель Ф.М. Достоевский (писал, в основном, для школьных учебников по литературе, это скучно, само собой), так он, говорят, хорошо владел предметом. Чуть ли не всю свою писательскую деятельность посвятил попытке найти объяснение различным человеческим влечениям. Так и не нашёл. Наш Автор, судя по всему, нашёл. Я не знаю, как ведут себя правильные, классические, благопристойные страсти, но поведение «дурацкой, необъяснимой страсти» в изложении Автора действительно необъяснимо; более того – оно неприлично. Сперва она, страсть, лупит героев под дыхалку, как пьяный хулиган; потом внезапно теряет к ним интерес и начинает заниматься своими делами – выдыхается, устаивается и перерастает. Потом она, непонятно с какого перепоя, цементируется, а, зацементировавшись, окончательно борзеет и заковывает героев в железА. Вернее, не так – судя по употреблению деепричастного оборота, страсть сперва заковывает, а потом уж приступает к автоцементированию. Выходки зацементированной страсти на этом не заканчиваются – она продолжает издеваться над героями и «сплавляет их, как сиамских близнецов». Обывательского воображения вашего покорного слуги не хватает на то, чтобы представить, как именно обычно сплавляют сиамских близнецов. Тем не менее, есть вопросы, а именно:
1. Сплавление (или всё-таки сплав?..) произошло ДО или ПОСЛЕ приковывания цепями друг к другу? Из текста это не явствует.
2. Если сплавление произошло ДО, какой смысл имело приковывание?
3. Какое отношение ко всем вышеуказанным процессам имеет цемент?
Есть ещё целый ряд менее интенсивных, но всё равно чудесно доставляющих экстазов.
«перебирая в фотоальбоме памяти всю их жизнь» (с) - фотоальбом aka тёмный колодец – это так и было задумано?..
«Гитара стояла рядом с кроватью, сиротливо привалившись к стене, словно отвергнутая проститутка» (с) – сразу хочется спросить, сколько проституток было отвергнуто лично Автором, но, боюсь, меня снова обвинят в излишней приверженности документалистике. Однако должен отметить – душа болит за проституток, ибо представительницы древнейшей профессии не заслужили упрёка в праздности и унынии. Если проститутки, услуги которых не пригодились потенциальному клиенту, начнут сиротливо приваливаться к стенам, вместо того, чтобы искать другого клиента, они ж ничего не заработают. Так шта не канает сравненьице.
«пальцы тяжко пошевелились, как старые ленивые псы» (с) - т.н. нисходящая метафора, как я догадался. Не слишком хорошо бьётся с образом неземного Рихарда, да и попросту выносит мозг. Потому что ваш покорный слуга ваще не понял, при чём тут псы. Вполне вероятно, конечно, что Автор просто ТАК ВИДИТ пальцы. Вот именно так. Но с этой точки зрения «старые ленивые псы» ничуть не более уместны, чем жирафы или, скажем, утконосы. Только представьте – «его пальцы пошевелились, как старые утконосы»… Чудесно, по-моему. Но. Хочу напомнить – у нас тут не поток сознания! Реализм у нас тут!..
Вывод удручающе прост: не стоит жертвовать смыслом в погоне за оригинальностью. Не стоит лепить первое, что пришло в голову, какой бы жемчужиной среди метафор это ни казалось. Не стоит сравнивать и уподоблять, если средство сравнения вам мало знакомо; тогда сиротливо приваливающиеся к стенам проститутки не будут портить вашу писательскую биографию. Не стоит писать про «огромное нечто», если вы сами с трудом представляете себе, о чём пишете. «Огромное нечто» хоть раз в жизни «мерно резало» каждого из нас (пусть и не обязательно по столь фатальному поводу) – так вспомните, чёрт подери, что именно вы при этом ощущали, и на что это нечто больше всего было похоже. Тогда вам поверят. Не стоит думать, что Тиль Линдеманн и Рихард Круспе сделаны из какого-то другого мяса и в решающие моменты жизни чувствуют какими-то другими чувствами, о которых нельзя написать в простых и понятных словах. Чувства могут быть сложными, а описывающим их словам лучше быть простыми. Когда наоборот – это не есть хорошо.
Короче говоря – пропустите через себя то, о чём вы пишете. Тогда, повторяю, вам поверят. Не надо, чтоб «красивше». Надо, чтобы правда. Оговорюсь: правда – это совсем не обязательно «документалка». Правда, в данном случае – это сухой остаток эмоциональной жизни человека. Каждый персонаж обязан (не побоюсь этого слова – именно обязан!) быть пропущен через себя, через себя НАСТОЯЩЕГО, ибо пишем мы всегда о себе, как абсолютно верно подметил один из моих оппонентов. Если же вы строите некую альтернативную реальность, в которой и вы настоящий – несколько другой, чем в этой, уже имеющейся, стройте эту реальность тщательно и ответственно, с умом подгоняя друг к другу компоненты. Это огромный труд, разумеется, но оно того стоит. А выгороженный угол настоящей реальности, в котором вы творите всё, что заблагорассудится, оправдывая себя тем, что вы первый додумались его выгородить – это всё равно, что нелегальная застройка. Вы можете, конечно, тешить себя разными надеждами и даже укрепиться в уверенности, что это – ваше; но рано или поздно всё равно появятся бульдозеры и снесут ваш картонный домик к чёртовым чертям.
Попробую резюмировать.
Я очень много написал, но далеко не всё, что хотелось бы. Я не стал писать о проблемах с пространственным мышлением у Автора (внимательно перечитайте начало рассказа и попробуйте вживе представить, каким именно метаморфозам подвергся УЗКИЙ коридор, в котором происходит действие, за совершенно ничтожный отрезок времени). Я не стал писать о том, что несчастный ашуг Тиль ведёт себя так, что ему хочется не сочувствовать, а дать по морде (бьёт об стену камеру, орёт, лупит по кассовому аппарату, хлопает дверцей машины, готов чуть ли не обматерить врача, которому, на одну секундочку, деньги платят за то, что он операции делает, а совсем не за «профессиональное сочувствие»; мало, видимо, Автор общался с врачами); да, именно хочется отхлестать по морде, как зарвавшегося подростка, который ничего в мире, кроме собственных проблем, ни видеть, ни знать не хочет. Я не стал писать о том, что люди, отходящие от наркоза, блюют и мычат, как пластинка на шестнадцати оборотах, что они грязно-жёлтого цвета, с лиловыми губами и неприятно пахнут, и всё это совсем не так красивенько, как у нашего Автора. Но если это любимый человек, то он всё равно любимый, независимо от запаха и цветовой гаммы. А вот этого-то как раз и не видно.
Я много о чём не написал, но получилось всё равно очень длинно. Так зачем я всё-таки написал все эти буквы?..
А вот зачем (я объяснял это вначале, но вдруг уже подзабылось). Именно такая классика жанра дискредитирует жанр как таковой. Именно поэтому люди либо смеются, либо гнушаются. Именно поэтому голосят антислешеры. Именно поэтому милая литературная игра, дающая возможность, не называя напрямую, поделиться сокровенным, носит позорное клеймо пубертатной графомании или низкосортной дамской писанины. В какой-то момент, уж не знаю, с чьей подачи, рассматриваемое произведение было объявлено одним из лучших образцов. И началось. Одни брезгливо отвернулись; другие стали брать пример и навязывать другим, ибо «живой и дышащий». А я заявляю прямо – ничего, кроме этого странного определения, защитники предъявить не в состоянии, потому что НАПИСАНО-ТО ПЛОХО. Плохо написано, соратники. И не в том дело, что везде можно найти, к чему придраться (что, кстати, неправда – найдите-ка поводы для придирок, скажем, у Набокова; прошу), а в том, что в рассматриваемом рассказе, кроме режущих глаз «авторских находок», авторских ляпов и просто грубого авторского вранья, нет НИЧЕГО. Вот именно так. Много шума – и ничего.
Берусь доказать. Давайте, очистив от шелухи, возьмём сюжет. Просто сюжет, ничего больше. Есть два друга. Знакомы много лет, и не просто знакомы, а чрезвычайно близко. Настолько близко, что даже спят друг с другом. Делают общее дело. Потом один заболевает и умирает. Второй, не выдержав разлуки, умирает тоже.
ПОЧЕМУ? Это важный вопрос. Всегда надо спрашивать – а почему то, а почему это. Спрашивать себя, пока пишешь, чтобы точно знать ответ, даже если он не приводится в тексте. Ибо может найтись такой настырный читатель, который, не найдя ответов на свои «почему», окажется недоволен. И придётся вставать в третью позицию и говорить – «да ничего вы не понимаете, да здесь сама жизнь, а вы просто завидуете». Подобная аргументация всегда выглядит жалко. Надо объяснять – почему?..
Так почему всё-таки Тиль в «Рябине» умирает?.. И почему ваш покорный слуга не верит в эту смерть, напоминающую провинциальный театр, где очень хорошо видно, что кинжал деревянный и торчит у героя не из груди, а из подмышки?
Ответ на первый вопрос – потому что Автор хотел «трагедии». Ответ на второй вопрос – потому что Автор, желая трагедии, недобросовестно подошёл к решению этой задачи.
Тиль не смог жить без Рихарда? А без чего конкретно? Без его серых глаз? Без белых зубов? Без «всё таких же гладких ногтей»?.. Не спорю – всё это довольно приятные компоненты личности Рихарда. Но чтобы, лишившись всего этого, вот прямо не захотеть жить – можно ли в это поверить?..
Тилем овладела воля к смерти, потому что он ЛЮБИЛ Рихарда?.. Ох, вот только не надо. «Тайна сия велика есть»; к «гладким ногтям» не сведёшь. Не верю я в эту любовь, НЕ ВЕРЮ, понимаете?.. Как любил, почему любил, ЧТО ИМЕННО он в нём любил? Глазки, зубки, ноготки?.. «Рихарда-мужчину, Рихарда-человека»?.. А ГДЕ этот человек?.. ГДЕ он, я спрашиваю?! В колодце памяти, в чёрной лакированной шкатулке души?!
Где взаимопроникновение? Где эмпатия? Где соприкосновение, блять, тонких тел? Где «ближе, чем кожа»? Где, наконец, Великий и Вечный Цемент отношений – Общее Дело? Ни слова об Общем Деле; ни слова о собственно музыке. Вот вам – получается, что и «Раммштайн»-то они замутили, чтобы у Рихарда был повод делать «чувственные чёрные губы и демонические белые глаза». Как только губки и глазки стали неактуальны, ввиду предстоящего экстерминатуса – неактуальным становится и Общее Дело, кому оно уже на фиг нужно, спрашивается?.. Тут уж и гитара приваливается к стене, как ленивая девушка нетяжёлого поведения – она не главный инструмент профессии, не средство воткнуть себя всему миру, не смысл жизни. Она – просто антураж; она вообще бутафорская, картонная. Смысл жизни у нас – это прошелестеть «я тебя люблю» и «просто уснуть», отплыв в страну забвения под тонкий аромат асфоделей. Автор самоупоённо рыдает; фанаты Автора видят во всём этом безобразии нечто «живое и дышащее»; а ваш покорный слуга, как дурак, недоумевает и спрашивает раз за разом – «но почему?.. почему?..».
Дай ответ – не даёт ответа. (с)
Не вижу я за всем этим Автора. Ни Автора-мужчину, ни Автора-женщину, ни Автора-человека. А вижу я только инфантильность, эгоизм, недобросовестность, непристойную истеричность и «пипл схавает».
И я не хочу, чтобы так было.
Вот и всё.
